Неточные совпадения
Но тайна человека в том, что он не только природное существо и не
объясним из
природы.
Мы разговаривали: говорили о небе, о луне, о звездах. Мне интересно было узнать, как
объясняет все небесные явления человек, проведший всю жизнь среди
природы, ум которого не был заполнен книжными аксиомами.
Душа оставляет тело, странствует и многое видит в то время, когда человек спит. Этим объясняются сны. Душа неодушевленных предметов тоже может оставлять свою материю. Виденный нами мираж, с точки зрения Дерсу, был тенью (ханя) тех предметов, которые в это время находились в состоянии покоя. Та к первобытный человек, одушевляя
природу, просто
объясняет такое сложное оптическое явление, как мираж.
Христианство не только не было реализовано в жизни, что всегда можно
объяснить греховностью человеческой
природы, но оно было искажено в самом учении, вплоть до самой догматики.
Объяснить это нужно не чтением Ницше, а присущим моей
природе дионисическим элементом, хотя и не главенствующим.
Это могут
объяснить ущербностью моей
природы, безразличием ко многому, прежде всего безразличием к успехам в жизни.
— Физиология все это
объясняет, — говорил Красин при входе Розанова, — человек одинаково не имеет права насиловать свой организм. Каждое требование
природы совершенно в равной степени заслуживает удовлетворения. Функция, и ничего более.
Помнишь, Павел, ты мне
объяснял, что кто как живет, так и думает, и ежели рабочий говорит — да, хозяин должен сказать — нет, а ежели рабочий говорит — нет, так хозяин, по
природе своей, обязательно кричит — да!
— Я тоже, хоть и ритор ваш, но имею право
объяснить вам лишь одно, что они исходят издревле, из первозданного рая, который до грехопадения человека был озаряем совершенно иным светом, чем ныне мы озаряемы, и при свете этом человеку были ведомы вся тварная
природа, он сам и бытие бога; после же склонения человека к своей телесной
природе свет этот померк, а вместе с тем человек утратил и свои познания; но милосердый бог не оскудел совсем для него в своей благости.
Я хотел только
объяснить, почему
природа, по-твоему, так на нас действует.
— Мы курице не можем сделать зла! — ma parole! [честное слово!] говорил мне на днях мой друг Сеня Бирюков, —
объясни же мне, ради Христа, какого рода роль мы играем в
природе?
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему
объяснить, что я вовсе не желал… что это закон
природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Приписывать его действия произволу человекообразного существа еще легче, нежели
объяснять подобным образом другие явления
природы и жизни, потому что именно действия случая скорее, нежели явления других сил, могут пробудить мысль о капризе, произволе, о всех тех качествах, которые составляют исключительную принадлежность человеческой личности.
Очень легко показать неприложимость к возвышенному определения «возвышенное есть перевес идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это,
объяснив, что от перевеса идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в
природе органической, над законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное и безобразное).
Так ходят люди на искусственной ноге, но у Голована она была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от
природы, а ее устроил себе он сам, и в этом была тайна, которую нельзя
объяснить сразу.
И замечательна его точка зрения: в нем нет неприязни к России, он не смотрит на ее недостатки как нераздельные с
природою народа, он
объясняет их обстоятельствами, отношениями различных классов между собою и тому подобное.
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Но как вы
объясняете себе это явление? Всякому мыслящему человеку должно быть известно, что влечение к миловидности есть только низшее проявление человеческой
природы. Как может такая личность, как этот господин, не видеть всю гнусность этого увлечения, всю высоту своего падения! Как не понимать, что, раз вступив в эту среду и подчинившись всем этим суеверным и мертвящим условиям, возврата нет. А он понимает свободу женщины. Я имею данные…
Во всем отряде царствовала такая тишина, что ясно слышались все сливающиеся, исполненные таинственной прелести звуки ночи: далекий заунывный вой чакалок, похожий то на отчаянный плач, то на хохот, звонкие однообразные песни сверчка, лягушки, перепела, какой-то приближающийся гул, причины которого я никак не мог
объяснить себе, и все те ночные, чуть слышные движения
природы, которые невозможно ни понять, ни определить, сливались в один полный прекрасный звук, который мы называем тишиною ночи.
Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки; ибо наука наша ищет
объяснить, что такое жизнь, сама стремится сознать ее, чтоб научить других жить; они же и без науки знали, как им жить…» «У них не, было веры, зато было твердое знание, что, когда восполнится их земная радость до пределов
природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с целым вселенной» (Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. Л., 1983.
После этого он каждый день занимался спиритизмом и в присутствии
объяснял чиновникам, что в
природе вообще очень много сверхъестественного, чудесного, на что нашим ученым давно бы следовало обратить внимание.
M-me Навагина была спириткой, а потому все понятные и непонятные явления в
природе объясняла очень просто.
Да, все это прекрасно; но я не могу, однако ж, доказать ни другим, ни самой себе, что магнетизма нет. Если есть магнит в
природе, должен быть в человеке и магнетизм. Да и гомеопатию
объясняют как-то мудрено. Есть даже теперь аптеки и доктора ученые. Не меньше же они меня знают.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме
природы и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этою необходимостью можно
объяснить то, как мог жестокий, лично выдергивавший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски-благородном и нежном характере Александра.
Надо
объяснить, что такое у нас в Киеве и еще ранее здесь, в Петербурге, называли „добрым мальчиком“ добрейшего из людей князя Иллариона Илларионовича, и для этого надо сказать кое-что о всей его физической и духовной
природе.